История противоракетной обороны СССР сплетена из трех основных компонентов.
Во-первых, это биографии и достижения двух отечественных отцов модулярной арифметики, подхвативших в СССР научный факел, зажженный Антонином Свободой – И. Я. Акушского и Д. И. Юдицкого.
Во-вторых, это история именно модулярных суперкомпьютеров ПРО, которые были созданы для знаменитой противоракетной системы А-35, но так и не пошли в серию (мы попытаемся ответить, почему так случилось и что пришло им на замену).
В-третьих, это история побед и поражений Генерального конструктора ПРО Г. В. Кисунько – личности великой и, как и полагается, трагической.
Наконец, разбирая тему машин ПРО, нельзя не упомянуть и Карцева, совершенно гениального человека, чьи разработки по дерзости превосходили даже легендарные машины Cray Сеймура Крэя, называемого на западе The Father of Supercomputing. Ну и, естественно, тема младшей сестры ПРО – противовоздушной обороны всплывет по ходу дела тоже, без нее тут никак не обойтись. Разумеется, о ПВО в нашей стране сказано и написано очень много, автор вряд ли что-то может добавить к авторитетным источникам, так что этой темы мы коснемся лишь в минимально необходимом объеме.
Начнем непосредственно с постановки задачи – каким образом были инициированы первые работы в области противоракетного оружия, кто такой Григорий Васильевич Кисунько и какую роль в разработке знаменитых систем А, А-35 и А-135 сыграли типичные дрязги и разборки советских министерств.
История ПВО/ПРО ведет отсчет с 1947 г, когда о ядерных МБР и их перехвате речи не шло, вопрос заключался в том, как защитить советские города от повторения судьбы Хиросимы и Нагасаки (отметим, к слову, что задачи именно ПВО в нашей стране были решены вполне успешно). В том году было образовано СБ-1 (позднее КБ-1, еще позднее – НПО «Алмаз» им. А. А. Расплетина).
Инициатором создания выступил всесильный Берия, конструкторское бюро было организовано специально под дипломный проект его сына, Сергея Лаврентьевича. Про личность Берии-старшего написано и сказано немало, отметим только тот факт, что параллельно со своей основной деятельностью по вылавливанию врагов народа он живо интересовался новейшими достижениями военной техники – от ядерной бомбы до радаров и реактивных двигателей и курировал и продвигал огромное количество передовых разработок (хотя и в свойственной ему своеобразной манере, вспомним знаменитые ЦКБ-29 и ОКБ-16).
Его сын в 1947 закончил Ленинградскую академию связи имени С. М. Будённого и разработал управляемый самолет-снаряд, запускаемый по крупным морским целям (своеобразное переходное звено между Фау-1 и современными ПКР). Начальником КБ-1 стал П. Н. Куксенко, руководитель дипломного проекта. Система «Комета» стала первым образцом советского управляемого ракетного оружия.
Отметим, что Сергей был талантливый и приятный в общении молодой человек, отнюдь не любитель открывать двери внушающим ужас именем своего отца, и у многих, кто работал с ним, об этом периоде остались самые теплые воспоминания. Даже Кисунько (о резкости и нетерпимости которого ко всевозможным наделенным властью идиотам и о том, чего ему это в итоге стоило, мы еще поговорим) отзывался о Сергее очень позитивно.
Сам Кисунько был человеком трудной судьбы (хотя, ознакомившись с биографиями отечественных конструкторов, этому уже не удивляешься). Как скромно сказано в Википедии, он
в 1934 году окончил девять классов школы, по семейным обстоятельствам оставил учёбу и уехал в город Луганск. Там поступил на физико-математический факультет педагогического института, который окончил в 1938 году с отличием по специальности «физика».
Семейные обстоятельства заключались в том, что его отца Василия признали кулаком и очередным врагом народа и казнили в 1938-м (как мы помним, эту историю также повторили и родители Рамеева, Матюхина, и не их одних, ну не везло советским конструкторам на родственников, сплошь предатели да вредители), однако, Григорий Васильевич оказался парень не промах и подделал справку о социальном происхождении, что и позволило ему (в отличие от Рамеева) поступить в высшую школу.
В аспирантуру он попал, к несчастью, в Ленинград, прямо перед войной, записался добровольцем, зачислен в ПВО, выжил, дослужился до лейтенанта и в 1944 был назначен преподавателем в ту самую Ленинградскую академию связи. Со студентами он ладил хорошо, и, когда было организовано то самое КБ-1, Сергей переманил в него нескольких своих однокурсников и любимого преподавателя. Так Кисунько начал разрабатывать управляемые ракеты, в частности, работал над С-25 и С-75.
Письмо семи маршалов
В сентябре 1953-го, уже после ареста Берии и отстранения его сына от всех работ, в ЦК КПСС было направлено знаменитое «письмо семи маршалов», которое обсудили в научно-техническом комитете ТГУ. В письме, подписанном Жуковым, Коневым, Василевским, Неделиным и другими героями войны, было высказано справедливое опасение развитием новейшего баллистического оружия и высказана просьба о начале разработки мер противодействия оному.
Как писал Борис Малашевич (Малашевич Б. М. Очерки истории российской электроники. – Вып. 5. 50 лет отечественной микроэлектронике. Краткие основы и история развития. – М.: Техносфера, 2013), основываясь на стенограмме научного секретаря НТС Н. К. Остапенко, «заседание прошло с невиданным эмоциональным накалом», и это еще очень-очень мягко сказано. Академики чуть не поубивали друг друга.
Минц сходу заявил, что письмо –
«бред испуганных прошедшей войной маршалов… Предложение технически не может быть реализовано… Это такая же глупость, как стрельба снарядом по снаряду».
Его поддержал генеральный конструктор ракет ПВО Расплетин:
«неимоверная чушь, глупая фантазия предлагается для нас маршалами».
Генерал-полковник И. В. Илларионов, принимавший участие в создании систем ПВО, в начале 1950-х, вспоминал:
«Расплетин заявил, что... считает задачу неосуществимой не только в настоящее время, но и при жизни нашего поколения, что уже советовался по этому вопросу с М. В. Келдышем и С. П. Королевым. Келдыш выразил большие сомнения в достижении необходимой надежности системы, а Королев был полностью уверен в том, что любая система ПРО может быть легко преодолена баллистическими ракетами.
«Ракетчики, – сказал он, – имеют много потенциальных технических возможностей обойти систему ПРО, а технических возможностей создания непреодолимой системы ПРО я просто не вижу ни сейчас, ни в обозримом будущем».
Заметим, что в своем скептицизме Королев, отчасти был прав, абсолютно непреодолимая система ПРО действительно невозможна, что, впрочем, не отменяло необходимости иметь хоть какую-то – даже дырявая кольчуга лучше, чем голое тело, тем более что ПРО играло, как мы уже говорили, скорее, важную морально-символическую роль. Его наличие и необходимость его преодоления заставляли крепко задуматься перед тем, как играть с красной кнопкой.
В итоге же консервативная комиссия по традиции захотела спустить все на тормозах, профессор А. Н. Щукин выразил эту общую мысль так:
«надо ответить в адрес ЦК так, чтобы по смыслу прозвучало, как говорят в таких случаях в Одессе: чтобы да – таки нет».
Однако, тут слово взял Кисунько, в первый (но далеко не последний раз) в своей карьере вступив в открытую конфронтацию, как с корифеями старой школы, так и с чиновниками. Как оказалось, он успел не только прочитать письмо маршалов, но и сделать все предварительные расчеты и констатировал, что
«головные части ракет станут для системы обороны целями в недалеком будущем …все перечисленные параметры радиолокационных станций вполне достижимы».
В результате комиссия раскололась.
На стороне Минца и Расплетина был их практический опыт (ну и, соответственно, нажитые годы и влияние в Партии), на стороне Кисунько – блестящие теоретические выкладки и энергия, и дерзость молодости (он был на 15–20 лет моложе большей части присутствующих), а так же неопытность. В отличие от корифеев, он к тому моменту, скорее всего, был не знаком с двумя провальными попытками создания эскизных проектов ПРО. Речь идет о РЛС «Плутон» и проекте Можаровского.
«Плутон» пытался разработать НИИ-20 (созданный в 1942 в Москве, позже НИИЭМИ, не путать с Центральным институтом авиационной телемеханики, автоматики и связи, позже ВНИИРТ) в середине 40-х годов, это была монструозная РЛС дальнего обнаружения (до 2000 км). Антенная система должна была состоять из четырех 15-метровых параболоидов на вращающейся раме, установленной на 30-метровой башне.
Что удивительно – примерно столько же позже независимо насчитал и Кисунько, сходу заявивший академикам, что всего-то надо построить 20-метровый радар и дело в шляпе (очевидно, что, помня «Плутон», академики изрядно скривились на такую дерзость).
Вместе с проектом станции «Плутон» были предложены и проработаны варианты построения системы ПРО и сформулированы требования к средствам поражения. В 1946 году проект бесславно завершился констатацией, что идея содержит много элементов новизны с неясными путями решения, и отечественная промышленность пока не готова к строительству радиолокационных макросистем.
Вторым провальным к тому времени проектом был концепт НИИ-4 (лаборатория реактивного, ракетного и космического оружия МО СССР, там же был сконструирован «Спутник-1»), исследованный в 1949 году под руководством и по инициативе Г. М. Можаровского из Военно-воздушной инженерной академии им. Жуковского. Речь шла о защите отдельного района от баллистических ракет типа «Фау-2», единственных, известных миру на тот момент.
В проект были заложены основные принципы, переоткрытые позже группой Кисунько (впрочем, по косвенным данным, он получил доступ к информации о проекте в середине 1950-х и позаимствовал оттуда пару идей, в частности, кольцевой разлет осколков противоракеты): ракета с обычной БЧ против ракеты при радиолокационном обеспечении. В технических реалиях рубежа 1940–1950-х годов проект был совершенно нереализуем, что признали и сами авторы.
В 1949 году Сталин приказал свернуть все работы в пользу скорейшего создания системы ПВО Москвы (проект «Беркут», позже – знаменитый С-25), и о теме ПРО забыли до письма маршалов.
На совещании Кисунько поддержал (но очень аккуратно!) главный инженер КБ-1 Ф. В. Лукин:
«Работы по ПРО надо начинать как можно скорее. Но пока ничего не обещать. Какой будет результат – сказать сейчас трудно. Никакого риска в этом нет, не получится ПРО – получится хороший технический задел для более совершенных противосамолетных систем».
А так же его шеф, начальник КБ-1 П. Н. Куксенко. И самое главное – тяжелейшая артиллерия в лице маршала-министра Устинова. Результатом совещания стало создание комиссии, куда вошел компромиссный А. Н. Щукин, два противника ПРО – Расплетин и Минц и единственный сторонник ПРО Ф. В. Лукин.
Как пишет Ревич:
«Очевидно, комиссия в назначенном составе была обязана провалить дело, но, благодаря хорошему политику Ф. В. Лукину, этого не случилось. Категорическая позиция А. А. Расплетина поколебалась, он заявил, что «не возьмется за это дело, но, возможно, кто-либо из ученых его КБ может приступить к детальному изучению проблемы».
В дальнейшем это вылилось в настоящее побоище за специалистов между Расплетиным и Кисунько.
В итоге работы были инициированы, но высокопоставленных врагов до гроба генеральный конструктор ПРО приобрел в тот день немало (однако, ему повезло пережить их всех). Что намного печальнее – враги эти не только не помогали в разработке ПРО, но и всячески саботировали проект с целью опозорить молодого выскочку и доказать, что система противоракетной обороны – пустое разбазаривание народных денег. Во многом из-за этого и закрутилась вся последующая драма, перемоловшая немало талантливых конструкторов ЭВМ.
Фигуры на доске
Итак, к 1954 году на доске стояли следующие фигуры. С одной стороны, было Министерство радиотехнической промышленности и его ставленники.
В. Д. Калмыков. С 1949 года – начальник Главного управления реактивного вооружения министерства судостроительной промышленности СССР, с 1951 года на ответственной работе в аппарате СМ СССР по руководству оборонными отраслями промышленности. С января 1954 года – министр радиотехнической промышленности СССР. С декабря 1957 – председатель Государственного комитета Совета Министров СССР по радиоэлектронике. С марта 1963 года – председатель Государственного комитета по радиоэлектронике СССР – министр СССР. С марта 1965 года – министр радиопромышленности СССР. Итог противостояния (не только с группой Кисунько, разборки на уровне министерств там были жесточайшие всех со всеми) – подрыв здоровья и преждевременная смерть в 1974 году (65 лет).
А. А. Расплетин. Главный конструктор РЛС наземной артиллерийской разведки СНАР-1 (1946 г.), многоканальной и многофункциональной РЛС Б-200 (комплекс ПВО С-25, 1955), затем радаров комплексов С-75, С-125, С-200, начал работу над С-300, но не успел закончить. Итог противостояния – инсульт и смерть в 1967 году (58 лет).
А. Л. Минц. В 1922 году создал первую в стране армейскую ламповую радиотелеграфную станцию, которую в 1923 году под индексом «АЛМ» (Александр Львович Минц) приняли на вооружение. С 1946 года – член-корреспондент Академии наук. Позднее инженер-полковник академик А. Л. Минц был назначен заведующим «Лаборатории № 11» в составе ФИАН, разрабатывающей СВЧ-генераторы электронных и протонных ускорителей. В основном прославился проектированием радиостанций, один из главных конструкторов РЛС дальнего обнаружения, конструктор первого синхрофазотрона в Дубне. Итог противостояния – на удивление долгая и счастливая жизнь, умер в 1974 году в возрасте аж 79 лет. Впрочем, Минц в эту борьбу всю душу и не вкладывал, его область научных интересов была иной, премиями он был обласкан и так, так что в разборках с Кисунько он поучаствовал только краем.
Команда «красных», пожилые ударники соцтруда – слева направо: Калмыков, Расплетин, Минц. Фото: wikipedia.org
На противоположной стороне доски стояли представители Министерства обороны и их протеже.
Д. Ф. Устинов. Все титулы перечислять никакой книги не хватит, Народный комиссар и министр вооружения СССР (1941–1953), министр оборонной промышленности СССР (1953–1957). Министр обороны СССР (1976–1984). Член (1952–1984) и секретарь (1965–1976) ЦК КПСС, член Политбюро ЦК КПСС (1976–1984), лауреат 16 орденов и 17 медалей и прочее и прочее. Противостояние на нем почти не сказалось, и умер он мирно в 1984 году в 76 лет.
Ф. В. Лукин. Уже многократно упоминаемый здесь, в 1946–1953 гг. главный конструктор комплексных систем «Вымпел» и «Фут» радиолокационных и счётно-решающих приборов для автоматизации стрельбы корабельной зенитной артиллерии крейсеров, с 1953 года замначальника – главный инженер КБ-1, принял участие в работах над комплексами ПВО С- 25 и С-75, участвовал в разработке первой серийной советской ЭВМ «Стрела», продвигал модулярную арифметику и суперкомпьютеры. Итог противостояния – не пережил отмены проекта 5Э53 и скоропостижно скончался в том же 1971 году (62 года).
И наконец, главный герой – тот, кто заварил всю эту кашу – Г. В. Кисунько. С сентября 1953 года – начальник СКБ № 30 КБ-1. В августе 1954 года приступил к разработке предложений по проекту экспериментальной системы противоракетной обороны (система «А»). С 3 февраля 1956 года – главный конструктор системы «А». В 1958 году был назначен главным конструктором системы ПРО А-35. Итог – на удивление пережил не только все разборки и окончательное отстранение от разработки систем ПРО, но и всех их участников и умер мирно аж в 1998 году в возрасте 80 лет. Впрочем, здесь свою роль сыграло то, что он был сильно моложе всех участвовавших, на момент конфликта ему было всего 36 и на его здоровье это настолько не сказалось.
Команда «синих», военные – слева направо: Устинов, Лукин, Кисунько. Фото: wikipedia.org
На стороне Министерства обороны были группы разработчиков Юдицкого и Карцева, на стороне Министерства радиопромышленности – никого (они разрабатывать компьютер для ПРО вообще не считали нужным). ИТМиВТ и Лебедев занимали нейтральную позицию, сначала мудро самоустранившись от титаномахии и сняв свои проекты с конкурса, а затем просто примкнув к победителям.
Отдельно нужно отметить, что ни Расплетин, ни Минц не были злодеями в этой истории, скорее, их использовало МРП в своей конкурентной борьбе с МО.
Теперь главный вопрос – а о чем, собственно, был скандал и почему эти министерства так поцапались?
Естественно, основным был вопрос престижа и колоссального, чудовищного финансирования. МРП считало, что нужно усовершенствовать уже имеющиеся (и разрабатываемые их людьми) установки ПВО и не возиться с какими-то новомодными ПРО, МО считало, что нужно проектировать комплекс ПРО с нуля – от радаров до ЭВМ. Помешать разработкам ЭВМ Министерства обороны Министерство РП не смогло (хотя и удачно закопало проект Карцева, вместе с самим Карцевым, единственные машины, которые ему позволили построить, были употреблены не на ПРО, а на бесполезный проект контроля космического пространства), но оно могло помешать их внедрению, что и было проделано с привлечением тяжелейшей артиллерии – самого Генсека Брежнева, о чем мы и поговорим в следующих частях.
Свою роль в противостоянии сыграла и личность Кисунько. Он был молодым, дерзким, резким на слова, нулевым подхалимом и абсолютно неполиткорректным человеком, не стеснявшимся назвать идиота идиотом в присутствии кого угодно на совещании любого уровня. Естественно, такая невероятная поперечность не могла не настроить против него огромное количество людей, и если бы не могущественнейший маршал Устинов, кончил бы Кисунько свою карьеру куда быстрее и куда печальнее. Следствием возраста стала и его открытость всем инновациям и нешаблонное мышление, дерзость которого поражала, что тоже не добавляло ему популярности. Именно он предложил радикально новую и казавшуюся тогда безумием концепцию построения ПРО, опираясь не на ядерные, а на обычные противоракеты с невероятной точностью наведения, которую и должны были обеспечивать сверхмощные ЭВМ.
Вообще, на историю создания средств ПРО повлияло и объективное обстоятельство – фантастическая сложность задачи, причем с развитием средств доставки у потенциального противника, все возраставшая по ходу разработки. Эффективная система практически 100-процентной защиты от настоящего массированного ядерного удара вообще едва ли могла быть построена, в принципе, но техническая возможность разработки такого проекта у нас, безусловно, была.
Как же был поставлен вопрос о применении и разработке сверхЭВМ?
Как мы помним, с компьютеризацией в СССР к началу 1960-х все было печально, машин было мало, все они были несовместимы, распределялись директивно по министерствам и КБ, за машинное время дрались толпы ученых, машины были секретными и полусекретными, регулярных компьютерных курсов, равно как и литературы, не было. В ведущих вузах разработки почти не велись.
В США в это же время мэйнфреймы для военных и бизнеса помимо IBM производили Burroughs, UNIVAC, NCR, Control Data Corporation, Honeywell, RCA и General Electric, не считая контор помельче, таких как Bendix Corporation, Philco, Scientific Data Systems, Hewlett-Packard и еще нескольких, число компьютеров в стране исчислялось тысячами и доступ к ним был у любой более-менее крупной компании.
Если же отмотать к моменту начала проекта ПРО – 1954 году, то все становилось совсем уныло. К этому времени еще сама идея компьютеров и их возможностей в СССР была еще до конца не осознана, и доминировало представление о них, как о просто больших калькуляторах. Широкая техническая общественность получила некоторое представление об ЭВМ только в 1956 году из книги А. И. Китова «Электронные цифровые машины», но хвост непонимания тянулся за компьютерами еще лет десять.
В этом отношении Кисунько был настоящим визионером. В те годы вершиной управляющих машин в СССР были аналоговые приборы, например, в самом передовом ЗРК С-25 управление осуществлялось, как в зенитках Второй мировой войны – электромеханическим аналоговым счетно-решающим прибором (точнее – так было поначалу, но затем группа вывезенных из Германии специалистов усовершенствовала проект, доктор Ганс Хох за счет аналитических трюков с координатами упростил компьютер наведения, что позволило сделать его полностью электронным).
В 1953–1954 годах, когда Кисунько выдвинул свой проект, количество работающих ЭВМ в стране исчислялось единицами, о том, чтобы применить их в качестве управляющих, даже речи не шло, кроме того, возможности и БЭСМ-1, и «Стрелы» были более чем скромными. Эти факты, несомненно, были в ряду главных причин, по которым проекты Кисунько воспринимали, по ехидному выражению А. А. Расплетина, как
«ловлю каких-то мифических цветных бабочек над зелено-розовой лужайкой».
Кисунько не просто ориентировался на цифровую технику, а построил вокруг еще не существующих мощных ЭВМ всю концепцию своего проекта.
Остался вопрос – а где взять ЭВМ?
Сначала Кисунько посетил ИТМиВТ Лебедева и увидел там БЭСМ, однако констатировал, что
«эта поделка для наших задач непригодна».
Однако в ИТМиВТ компьютерами занимался не только Лебедев, но и Бурцев, имеющий свои подходы к построению высокопроизводительных систем. В 1953 году Бурцев разработал два компьютера «Диана-1» и «Диана-2» для нужд ПВО.
Всеволод Сергеевич вспоминал:
«Мы поехали с Лебедевым. В НИИ-17 к Тихомирову Виктору Васильевичу. Это был замечательный главный конструктор всех наших самолетных радиолокационных средств. Он выделил нам станцию обзорного действия «Топаз», установленную на самолете для прикрытия хвоста бомбардировщика. На этой станции мы в течение трех лет снимали данные с радиолокатора обзорного действия и впервые осуществили одновременное сопровождение нескольких целей. Для этой цели мы создали... «Диана-1» и «Диана-2», при помощи первой машины оцифровывались данные цели и истребителя, а при помощи второй осуществлялось наведение истребителя на самолет противника».
Это стало первым опытом использования компьютера в ПВО в СССР.
Для Кисунько Бурцев построил две машины – М-40 и М-50. Это был двухмашинный комплекс для управления РЛС дальнего обнаружения и сопровождения цели и наведения противоракеты. М-40 начала выполнять боевые задачи в 1957 году.
Фактически это была не новая машина, а радикальная модификация БЭСМ-2 для войск ПВО, по меркам СССР довольно неплохая – 40 kIPS, с фиксированной запятой, ОЗУ 4096 40-разрядных слов, цикл 6 мкс, разрядность командного слова 36 бит, система элементов ламповая и феррито-транзисторная, внешняя память – магнитный барабан ёмкостью 6 тыс. слов. Машина работала в комплексе с аппаратурой процессора обмена с абонентами системы и аппаратурой счёта и хранения времени.
Чуть позже появилась М-50 (1959 г.) – модификация М-40 для работы с числами с плавающей запятой, фактически, как сказали бы в 1980-е, сопроцессор FPU. На их базе и был двухмашинный контрольно-регистрирующий комплекс, на котором обрабатывались данные натурных испытаний системы ПРО, суммарной мощностью 50 kIPS.
С помощью этих машин Кисунько доказал, что был полностью прав в своей идее – экспериментальный комплекс «А» в марте 1961 года впервые в мире ликвидировал боевую часть баллистической ракеты осколочным зарядом, в полном соответствии с задуманным (на радостях генсек Хрущев чуть не скатил мир в третью мировую, инициировав Карибский кризис).
Примечательно то, что в обмене информацией с внешними устройствами для М-40 впервые был использован принцип мультиплексного канала, благодаря которому без замедления вычислительного процесса удалось осуществить работу с десятью асинхронными каналами, которые связывали машины с комплексом ПРО.
А самым интересным было то, что элементы комплекса находились на расстоянии 150–300 км от командного поста и были связаны с ним специальным радиоканалом – беспроводная сеть в 1961 году в СССР, это было действительно круто!
Во время решающего испытания случился страшный момент. Игорь Михайлович Лисовский вспоминал:
«Вдруг… взорвалась лампа, обеспечивающая управление оперативной памятью. В. С. Бурцев предусмотрел тренировку замены ламп и горячий резерв. Дежурившие офицеры быстро заменили неисправный блок. Григорий Васильевич дал команду перезапустить программу. В боевой программе была предусмотрена периодическая запись на магнитный барабан промежуточных данных, необходимых для возобновления работы программы в случае сбоя. Благодаря отличному знанию программы и спокойной ориентированности в создавшейся обстановке, Андрей Михайлович Степанов (дежурный программист) за считанные секунды… перезапустил программу во время боевой работы системы».
Памятник первой в мире противоракете В-1000 комплекса «А» на штатной ПУ СМ-71П в г. Приозерске, полигон Сары-Шаган Фото: militaryrussia.ru
Это был 80-й экспериментальный пуск и первый успешный перехват ракеты Р-12 с макетом БЧ на высоте 25 км и удалении 150 км. РЛС «Дунай-2» системы «А» обнаружила цель на дальности 975 км от пролонгированной точки ее падения на высоте свыше 450 км и взяла цель на автосопровождение. ЭВМ рассчитала параметры траектории Р-12, выдала целеуказание РТН и пусковые установки. Полет противоракеты В-1000 осуществлялся по регулярной кривой, параметры которой определялись прогнозируемой траекторией цели. Перехват произошел с точностью 31,8 м влево и 2,2 м вверх, при этом скорость головной части Р-12 перед поражением была 2,5 км/с, а скорость противоракеты 1 км/с.
США
Забавно отметить параллели с американцами, и в этот раз не в их пользу. Начали они на 2 года позже, но в тех же обстоятельствах – в 1955 году, армия США обратилась к фирме «Bell» с просьбой провести исследование возможности применения зенитных ракет MIM-14 Nike-Hercules для перехвата БР (осознана же необходимость в этом, как и у нас, была куда раньше – еще когда на головы англичан сыпались «Фау-2»). Американский проект развивался куда более гладко и имел куда большую вычислительную и научную поддержку – за год инженеры Bell провели более 50000 симуляций перехвата на аналоговых ЭВМ, тем удивительнее, что группа Кисунько не только не отстала от них, но еще и обогнала в итоге! Что также интересно – американцы изначально делали расчет на маломощные ядерные заряды, группа Кисунько предлагала работать куда более ювелирно.
Что не менее интересно – в США тоже была своя версия битвы министерств (правда куда менее трагическая и бескровная): конфликт между армией США и ВВС. Программы разработки зенитного и противоракетного оружия армии и ВВС были раздельными, что приводило к растрате инженерных и финансовых ресурсов на схожие проекты (хотя и порождало конкуренцию). Кончилось все тем, что в 1956 году министр обороны Чарльз Эрвин Уилсон (Charles Erwin Wilson) волевым решением запретил армии разрабатывать дальнобойное (свыше 200 миль) оружие (а системы ПВО им порезали вообще до стомильного радиуса).
В итоге армия решила сделать свою ракету (с дальностью меньшей, чем ограничение министра) и в 1957 году заказала фирме «Bell» разработку новой версии ракеты, названной «Nike II». Программа ВВС тем временем жестко тормозила, новый министр Нил Макэлрой (Neil McElroy) в 1958 году отменил предыдущее решение и разрешил армии доделать свою ракету, переименованную в «Nike-Zeus B». В 1959 (позже на год, чем проект «А») состоялись первые пробные пуски.
Первый успешный перехват (точнее зарегистрированное прохождение противоракеты на расстоянии около 30 м от цели) было зафиксировано в конце 1961 года, на полгода позже группы Кисунько. Цель при этом не была поражена, так как Nike-Zeus была ядерной, но БЧ на нее, естественно, не установили.
Забавно, что ЦРУ, армия и флот давали оценки, что к 1960-му году СССР развернули не менее 30–35 МБР (в отчете NIE 11-5-58 фигурировали вообще чудовищные цифры – не менее сотни, так американцев напугал полет «Спутника-1», после которого Хрущев заявил, что СССР штампует ракеты, «как сосиски»), хотя на самом деле их было всего 6. Все это очень повлияло на антиракетную истерию в США и ускорение работ по ПРО всех уровней (опять-таки, любопытно, что обе страны, по сути, напугали до полусмерти друг друга почти одновременно).
Их ответ проекту «А» – LIM-49 Nike Zeus. Фото: wikipedia.com
Нечеловеческими усилиями удалось уточнить информацию о Nike-Zeus Target Intercept Computer, в частности, его производитель был обнаружен только в The Production and Distribution of Knowledge in the United States, Том 10. Разработали его совместно Remington Rand (будущая Sperry UNIVAC), совместно с AT&T. Параметры его впечатляли – новейшая по тем временам твисторная память (вместо ферритовых кубов Лебедева), полностью резисторно-транзисторная логика, параллельная обработка, 25-битные инструкции, вещественная арифметика, производительность в 4 раза выше связки М-40/М-50 – около 200 kIPS.
Тем поразительнее, что с компьютерами куда примитивнее и слабее советские разработчики добились куда более впечатляющего успеха в первом витке гонки ПРО, нежели янки!
Далее же возникла проблема, о которой Кисунько предупреждал еще мастер-строитель ракет Королев. Типичная ракета начала 60-х представляла собой одиночную или двойную цель, типичная ракета середины 60-х представляла собой летящий цилиндр объемом примерно 20×200 км из нескольких сотен отражателей, ложных целей и прочей мишуры, среди которых затерялись несколько боеголовок. Нужно было наращивать мощность всей системы – увеличивать количество и разрешение радаров, поднимать вычислительную мощность и увеличивать заряд противоракеты (который, в силу проблем с радарами и компьютерами, тоже постепенно сползал в сторону использования ядерного оружия).
В итоге уже во время испытания прототипа комплекса «А» стало понятно – мощность ЭВМ нужно поднимать. Невероятно, в тысячи раз. 50 kIPS уже не решали проблему, нужен был минимум миллион. Такого уровня легко достигал безумно дорогой и сложный легендарный CDC 6600, построенный только в 1964 году. В 1959 же единственным миллионником был дедушка всех сверхЭВМ не менее безумно дорогой и огромный IBM 7030 Stretch.
Нерешаемая задача, да еще и в условиях СССР?
Отнюдь нет, ведь в 1959 году Лукин уже заказал Давлету Юдицкому построить самый мощный компьютер в мире, модулярную суперЭВМ для советской ПРО. О ней мы и продолжим рассказ в следующей части.
Источник: topwar.ru
